Вы работаете в реалистическом направлении живописи. В CV говорите о том, что для вас принципиально важна техника, мастерство и эксклюзивность материала. В вашем случае — это темпера. Что повлияло на выбор материала?

У этой краски очень большой спектр возможностей. Плюс меня вдохновляет сдержанная палитра, не люблю какие-то неприятные цвета, которые есть в масле и акриле. Сама их не использую и придерживаюсь, как бы это не звучало, средневековости в живописи – многослойной техники, которая использовалась в иконах. Мне не нравится, когда цвет доминирует, люблю все, что пишу, погружать в фон. Моя живопись не нападает на зрителя, это ему нужно в нее погружаться. Уникальность в том, что я использую технику темперы и наждачки, то есть изображение изначально проскрёбывается наждачкой, потом наносится темпера, наждачка, снова темпера и так далее, в зависимости от задумки каждой работы.

Понятие «дедлайн» для Вас существует?

Да! Объективно, сейчас я нахожусь в дедлайне и в очень жестком. С годами поняла, что лучше дольше посплю, больше погуляю, помедитирую, а потом сяду и напишу быстрее. Вообще хороший сон и медитация больше всего помогает в работе. Сейчас я свою технику довела до такого уровня, что могу себе позволить отдыхать больше и при этом писать какие-то сложные вещи в два раза быстрее.

Как Вы пришли к теме космоса?

Я написала портрет российского космонавта Олега Котова, который передавал олимпийский огонь в открытом космосе. Работу сразу купили. Мне захотелось писать космос. На тот момент самой значимой для меня темой была Луна и то, что волнует всех: были ли люди на Луне или нет. Поехав в Лос-Анжелес и запросив фотоархивы НАСА, я сделала несколько работ, связанных с подготовительными лунными миссиями. Важно было показать то, в чем я была уверена, как художник. Я писала замечательную миссию «Аполлона-9», которая изучала орбиту Луны, где командир работы в открытом космосе совершал в красном шлеме. Но американцы, решив, что «у нас же здесь не показ мод, зачем астронавту красный шлем», его запретили. В прошлом году летала в Майами и побывала на всех площадках запусков «Аполлонов», поговорила с астронавтами, которые участвовали в экспедициях и для меня проект стал более реальным. Когда появится время, я обязательно допишу лунный проект, но уже с уверенной позиции, что американцы действительно были на Луне.

Расскажите, пожалуйста, о своих космических проектах.

Проект с советским «Бураном» — это основной проект, над которым я работаю с 2019 года. Мне поступил заказ написать американский космический шаттл. Я нашла его фото в интернете, но параллельно появилась картинка с «Бураном» на заброшенном космодроме «Байконур». Я подумала: «Как это возможно вообще?». Начала искать информацию, как туда лазали какие-то сталкеры, пешком шли 40 километров по степи, ФСБ на каждом шагу. Думаю: «Я не пойду! Я же девочка». Чтобы добраться на «Байконур» нужно долететь до Казахстана и с определённой точки пройти 40 км по территории, охраняемой вертолетами, квадрокоптерами и полицейскими машинами. Космодром — закрытая территория. Купили билет и полетели с другом. Он мне говорит: «Ты ненормальная! Как мы вообще туда попадем?» Прилетаем в Казахстан, просим местных жителей подвезти нас максимально близко. Идем по территории космодрома, и через 5 минут нас ловит полиция. Кто бы сомневался! С автоматами кладут к земле. Оформили нас как положено: фото анфас и профиль, как злостных нарушителей, отругали и отправили в отель. Через два дня мы пошли снова, но уже ночью. За день дошли до «Бурана» пешком. Тут я понимаю, что вижу настоящий космический корабль! Здесь каждый винтик можно трогать. В своих работах я пишу «Буран» внутри: все переходы, люки, и, по сути, человек, благодаря картинам, может оказаться в космическом корабле. Мне кажется, это погружение, которое действительно нужно зрителю. Весь мой проект не о том, как все плохо, а о том, что у нас есть все ресурсы и возможности, чтобы восстановить космические программы.

А как появилась идея фильма «Невеста для Бурана»?

Когда я вернулась, поняла, что мне мало картин. То есть я, художник, пишу картины, но мне не хочется этим ограничиваться. Спустя год нашла Фонд Untitled Foundation, который занимается спонсированием современных художников, и они помогли снять небольшой фильм про космодром «Байконур». Основная фишка фильма в том, что мы, художники, даем надежду на возрождение советской космонавтики. В фильме есть кадры, где я в платье невесты танцую на огромном шаттле. В музее космонавтики, который скоро откроется в Калуге, будет инсталляция с проекцией этого видео. Для этой большой музейной инсталляции сейчас строю деревянный 5-ти метровый «Буран». На нем будет проекция с танцующей невестой.

Не многие знают, что настоящий советский «Буран» обложен плиткой, которая внешне очень похожа на пенопласт. Весит грамм 20, ее можно подкидывать как пушинку. Советские инженеры разработали огнеупорную плитку, аналогов которой нет. Американский шаттл тоже был с плиткой, но не имел таких свойств. Если ее положить в степи на солнце в плюс сорок – можно яичницу на ней поджарить. Я пробовала! Эта уникальная плитка мне досталась как подарок, когда я была на «Байконуре». Очень ценю ее и обязательно покажу на выставке. Мой «Буран», который я сейчас конструирую, тоже будет покрыт плиткой, конечно, не настоящей и она не будет обладать такими свойствами.

Ваши гости на презентации смогут увидеть фильм первыми, будет ли фильм в открытом доступе, и, вообще, стоит ли такая задача сделать его массово доступным?

Да, мы хотим показать фильм на фестивалях. Первый, на который хочу податься — это на фестиваль «MIEFF» в Гараже (прим. авт. «MIEFF» — Московский международный фестиваль экспериментального кино). Через какое-то время фильм будет доступен на ютубе.

Правда, что Вы присутствовали на запуске Space X?

В этом году я поехала в Майами забирать картины, они остались на хранении после Art Basel и дожидались коллекционеров. У моего друга американца, который с детства смотрел запуски всех шаттлов, семейная традиция — они на машине едут из Сан-Франциско в Орландо смотреть запуск. «Ты же любишь космос, поехали», — говорит он, и мы поехали в Kennedy Space Center.У нас в Байконуре, если ты не купил экскурсию за 100 тысяч — ничего не увидишь, а там все желающие могут смотреть запуск. Мы видели тренировку приземления ступеней, которые разрабатывает Илон Маск. В этом году я опять лечу в Майами и собираюсь подарить скульптуру космонавта, которую разработала со своей подругой 3d-художником, соавтором проекта microcosm Ладой Михайлович специально для Илона Маска. Мы уже договорились о встрече и предложим ему совместный творческий проект, который можно будет реализовать в офисе «Space». Сейчас идут переговоры, и они открыты к проектам, коллаборациям — это самое главное.

В одном из пресс-релизов прочитала, что Вы современный космист? Сами считаете себя космистом?

Мне кажется, это не точное определение. Я не изучаю космос с философской точки зрения. Для меня это исследование. Почему я поехала в экспедицию — хотела посмотреть на все лично. Летом собираюсь ехать в Новую Гвиану изучать российские космически аппараты, которые запускают французские спутники. Для меня советская космонавтика, которая спустя столько лет еще жива и работает — это что-то недосягаемое, мурашки по коже, ведь люди смогли сделать такое, что не переплюнули до сих пор.

Давайте поговорим о проблемах в современном искусстве. Что, как художника, Вас беспокоит?

Могу сказать, что меня, как современного художника, беспокоит, то, что российский арт-рынок не то, что не котируется на международном уровне — о нем даже не знают. Я участвую в ярмарках Америки, спасибо за такую возможность моим галеристам, там люди не знают про русское искусство. Я не говорю о классиках, я про современных художников. У нас нет такой задачи — ездить на международные ярмарки и участвовать в международных выставках. У наших галеристов нет финансовой возможности. Нам приходиться вариться в своих ярмарках, но они совершенно не заметны на международной арт-сцене. Если у художника есть реальные амбиции по-настоящему добиться узнаваемости, то через наши галереи и ярмарки это невозможно. Скорее всего, он так и останется на местечковом уровне. И это грустно.

Если говорить об идеальной модели будущего рынка современного искусства, как Вы себе ее представляете?

Рынок формируется при наличии людей, готовых платить за искусство, коллекционировать его. Кто-то идет дальше и у него появляется, например, как у Петра Авена, коллекция. Но когда их единицы, невозможно сформировать рынок. От того, что несколько человек подходят и говорят «давайте покупать искусство», никто покупать не будет. Пока современные российские художники живут от разовых продаж, рынок не формируется. Должна появиться потребность на государственном уровне. Бизнесмены захотят собирать коллекцию, когда увидят, как их начальство покупает искусство. Так происходит в Америке и Европе. Тогда наши ярмарки перестанут быть местом для медийных звезд и единичных продаж, а станут серьезной площадкой, где люди, у которых есть эти деньги, собирают свою коллекцию. Тогда мир современного искусства в России сможет претендовать на какую-то долю в большом мировом арт-рынке.

Если оглянуться назад и посмотреть на путь, который уже пройден, что является основными точками, которые повлияли на становление Насти Миро?

Это очень интересно. Я начала работать актрисой в театре и поняла, что не хочу этим заниматься. Чтобы понять, чем ты не хочешь заниматься, нужно поработать в этой сфере. В 20 лет стало ясно, что я не буду актрисой и для меня важно писать картины. Наверное, можно было бы еще подумать, но я пошла учиться в бизнес-школу RMA на факультет арт-менеджмента. С этого момента пошло мое становление как современного художника, который не просто рисует, а думает, что он пишет.

Следующий пункт — долгое путешествие по Азии и Латинской Америке. Я несколько лет путешествовала по Индии, Китаю, Кубе. Однажды, взяла диски с портфолио, налепила туда какую-то фоточку со своей работой, поехала в Пекин. На улице, где находятся все галереи города, стала их раздавать. Это было очень странно, но мне сразу перезвонили, и в 25 лет состоялась большая персоналка в Китае, которая тоже дала опыт и знак, что я все делаю правильно.

Есть еще важный момент, когда в 2016 году я впервые поехала в Америку, посмотрела Art Basel, поняла, чтобы тебя заметили на всем рынке, искусство нужно показывать здесь. В следующем году я уже участвовала в ярмарке высокого уровня, благодаря контактам, которые там собрала. Всем художникам я всегда советую обращать внимание на международные арт-галереи, как можно больше ездить по всему миру и смотреть, не ограничиваясь нашими выставками. Это очень важно.

Какие галереи представляют Вас сейчас?

Сейчас я работаю с галереей «Sense», которая находится в «Cube.Moscow». Это галерея, которая планирует работать именно с международным арт-рынком. Готовлю проект для галереи «Pro Art`s», которая находится в Калуге и сотрудничает с Космическим музеем, который скоро откроется.

Вы читаете себя востребованным художником?

Если честно, в моем случае востребованность ощущается не в количестве продаж, потому что у меня картина стоит большие деньги и каждая продажа всегда ощутима. Скорее, здесь есть момент признания. Признание моего творчества хорошей персональной выставкой в достойной европейской галерее, по внутренним ощущениям, будет состоянием востребованного художника.

А было такое, что Вы отказывали галереям в сотрудничестве?

Да, бывало, что мне предлагали галереи, а я отказывала. Но это абсолютно равнозначно с тем, когда я с портфолио приходила в «Триумф», и мне отказывали. В какой-то момент я соглашалась на все. Всегда удивляюсь, когда художники в начале пути отказываются попробовать, поработать, посотрудничать с кем-то. Думаю, очень важно пробовать. Да, сейчас я чаще отказываюсь, но при этом до сих пор хочу в какие-то российские галереи, которые не хотят работать со мной.

Есть ли у Вас арт-менеджер? Что вы делегируете?

У меня был директор и арт-менеджер. Это мой друг Никита Грибский, с которым я училась в RMA. Он работает со мной уже более 10 лет. Мы вместе ездили в Америку, Китай. Если говорить о том, как оплачивается работа арт-менеджера — это процент с продажи. Когда у меня появлялись галереи, которые занимались продажами искусства, процент арт-менеджеру я не платила, потому как он получал за то, что продает сам. Сейчас арт-менеджер помогает мне стоить «Буран», потому как он профессиональный столяр и вместе со мной пилит, клеит, режет. Хочу сказать, что, когда работаешь в искусстве, не стоит удивляться, если вдруг ты начинаешь клеить обои или делать что-то подобное.

Настя, кого Вы считаете своими учителями?

У меня есть любимый художник — Леонид Ротарь. Он очень известный, участвует во многих ярмарках и выставках, куратор Восточной галереи. Когда мне было 20 лет, я пришла в эту галерею с портфолио в своем стиле, это был какой-то диск, не помню уже точно. Он мне перезвонил и пригласил к ним. Сразу скажу, сотрудничество у нас не получилось, потому что я в то время не могла мыслить масштабами международных арт-ярмарок. Леонид предложил сделать какие-то работы, а у меня, честно признаюсь, просто не получилось. Дальше я стала следить за тем, что он делает, и его работы вдохновили меня прийти к собственной технике с наждачкой и темперой и к тому, во что это сейчас пришло. Первый раз с удовольствием рассказываю об этом.

Как происходит процесс восстановления собственных ресурсов?

Честно скажу, в состоянии дедлайна, когда 3 дня на работу и сидишь не вставая, работу может и закончишь, но она не получится. Нужно заниматься тем, что любишь: гулять, отдыхать, в театр ходить, получать удовольствие. Это все банальные идеи из любого коучинга, но это работает. Маленькие удовольствия и медитация обязательны для любого художника и творческой личности. Кому нужна вымученная работа? Зритель это увидит в первую очередь. Ведь аура произведения бывает негативная и привлекательная, но самая неприятная аура, когда видишь, как художник долго и мучительно старался. Да, она, возможно, очень хорошо написана, но никому не будет нравиться. И потом ее не продашь.

Нас читают и начинающие художники, которые пока только мечтают о своей крупной карьере на арт-рынке. Которые советы можете дать?

Многие художники считают, что отправлять заявки в галереи через почту —плохой номер и никто не будет отвечать и уж тем более, в других странах. В свое время я очень много писем отправила и знаю — это работает. Никогда не знаешь в какой момент где-нибудь, например, в Шанхае ассистент случайно откроет твое письмо, посмотрит, позовет галериста и тебя выберут. Момент удачи всегда присутствует. Современные молодые художники часто ждут, что их позовут и прекрасно, когда такие случаи бывают, но 99% случаев самим надо показывать, приходить и не стесняться. Я уверена, что многие художники боятся получать отказы. У меня было столько отказов. Я на них выросла. Но, если это вгоняет в депрессию, нужно над собой работать, потому что даже когда ты Дэмиен Херст — тебе могут отказать. Есть только один рецепт — как можно больше показывать галеристам и оправлять свои работы, только тогда хорошая галерея может заинтересоваться. Работы должны видеть люди.